Интервью дост. Дхаммавудхо-бхиккху (Лугмопы) порталу антисекта.рф.
— Расскажите немного о себе. Как Вы пришли в буддизм? Почему выбрали именно монашеский путь?
— Родом я с Урала, из города Перми. В нашем регионе буддийские общины не развиты и по сей день, поэтому вплоть до окончания университета мои знания о буддизме были крайне скудны, и относился я долгое время к этой мировой религии с большой долей скепсиса (как, впрочем, и к любой другой религии). Однако мой процесс взросления проходил в противоречивое перестроечное время — идеология огромной страны была попрана. Опору, на которой я мог бы взращивать собственное мировоззрение, нужно было самостоятельно где-то отыскать и принять.
Тут в первую очередь хочу выразить признательность своим родителям. Во-первых, рос я в многодетной семье, и очень быстро на собственном опыте осваивал основы достойного, нравственного взаимодействия с окружающими меня родными людьми.
Во-вторых, именно интересы моей матушки помогли мне, с одной стороны, расширить поиск подходящей мировоззренческой основы за узкие рамки материализма, с другой — указать весьма важные вехи допустимых границ поиска. Благодаря этому мне удалось не впасть в крайности сектантства, наркомании и подобного. Я благополучно закончил школу и поступил в университет.
Буддистом я стал в 2005 году, когда принял прибежище у моего дорогого Учителя Ламы Докшита, поднявшись в общину «Шедруб Линг» на горе Качканар. Решился я на такой поступок, уже будучи дипломированным специалистом, потому что быстро осознал, что с новой капиталистической идеологией российского общества мне не ужиться, и искать нужно нечто радикально новое.
Этот поступок могу назвать весьма отчаянным. Я был готов, к тому, что буду вести затворную жизнь, не видя родных. Однако первое, что от меня потребовали, узнав, что я настроен «серьёзно» — это позвонить родным, сказать, что добрался нормально, и вручили телефон. Как оказалось, на гору часто приходят люди с намерением отречься от мира, и методика приведения таких «отчаявшихся» в социально адекватное состояние в общине «Шедруб Линг» уже отработана. Обычно людям хватает пары месяцев, кому-то полгода, затем они возвращаются в город. Я вернулся домой через три с половиной месяца.
В отличие от большинства спустившихся с горы, я сумел удержать буддийскую практику — продолжал заниматься и в городе. Со временем, видя, как преобразилась моя жизнь, я осознал, с каким мощным и целостным Учением мне посчастливилось столкнуться, и уже совершенно трезво и осознанно я принял решение, что именно этому я намерен посвятить свою жизнь, именно этим я хочу заниматься, как говорится «профессионально».
Через полтора года я вновь переехал жить в общину «Шедруб Линг», и, пожалуй, принятие монашеских обетов было для меня лишь вопросом времени. Ведь именно монашество — символ «профессиональной» деятельности в религиозной сфере, при которой не требуется искать компромиссы с другими своими социальными ролями.
— Где Вы проживаете в данный момент и с чем это связано?
— На данный момент я нахожусь в Таиланде. В общем-то, именно с монашеством это и связано — в России крайне сложно получить монашеское посвящение и, тем более, буддийское образование. В Таиланде же, внутри древнейшей традиции буддизма, кроме всего прочего есть обычай проявлять огромную доброту и щедрость. Моё посвящение организовал достопочтенный Аджан Чатри — тайский монах, который основал в Петербурге «Буддавихару» — первую в России тхеравадинскую общину. Он же помог мне поступить в буддийский университет, и всё это он сделал абсолютно безвозмездно.
— Расскажите подробнее о монастыре «Шедруб Линг». Как он возник? Кто основатель? Каков состав послушников? Расскажите о жизни послушников?
— Всё же корректнее пока что называть «Шедруб Линг» общиной. Монастырём это место станет, когда там будут жить монахи. Пока там нет ни монахов, ни послушников, и даже разделение мужчин и женщин соблюдается не строго, ведь люди часто приходят семьями, а на лето ещё и детей приводят. Однако мы не цепляемся жёстко за название «община», ведь со временем всё равно планируется становление именно монастыря.
Основал общину Лама Санье Тензин Докшит в 1995 году. Об этом человеке я могу рассказывать много, испытываю к нему безмерную благодарность, и поэтому, чтобы быть лаконичным, отошлю вас к документальному фильму «Полёт частицы», снятому про моего учителя. Там о нём рассказано живописно, подробно и наглядно. Замечательный фильм получился. О составе общины я сейчас осведомлён слабо, за два года моего пребывания в Таиланде туда приходило много человек, и большинство из них, как обычно бывает, не задержалось надолго — придя в себя от городской дисгармонии, переосмыслив свою жизнь, они вновь отправились в общество.
Есть, конечно, в общине и определённый костяк, и он разумеется, растёт. Но тут сложно разделить учеников Ламы Докшита на тех, кто живёт непосредственно на горе Качканар и тех, кто живёт в окрестных городах. Они все в меру возможности активны, хоть и проявляется эта активность в разных сферах. У меня в первую очередь есть возможность общаться с теми, кто в городе, поэтому новости из самого «Шедруб Линга» я узнаю уже через посредников.
Жизнь на горе простая и в то же время весьма насыщенная. Мы там не можем бездельничать сутками. Там ведь нет водо- и газопровода, туда не протянуто электричество. Там ты встаёшь утром пораньше не из-за абстрактного «надо» или «должен» (идти на работу например), а из-за весьма объективного «холодно» (надо растапливать печь и греть воду). В принципе, так тысячелетиями люди и жили. Но современный городской абориген может и не адаптироваться к таким условиям, к тому же климат на горе весьма суров.
Буддийское учение постигается там именно в этой «оправе». На медитативную практику, как правило, выделяется час утром и час вечером, однако это бывает и индивидуально. Некоторые практики необходимо делать в полдень, другие выполняются коллективно всей общиной в течение суток. Также многие, уже опытные ученики совершают затворы — на несколько дней закрываются одни в помещении. В течение этого времени они ни с кем не общаются, и заняты исключительно созерцательными практиками.
— Что этот монастырь значит для традиционного буддизма?
— Сложно определить, что является традиционным буддизмом. У каждого на этот счёт собственное мнение. Мне представляется, что традиционным можно назвать буддизм, который поддерживается государственной властью. Традиция вырастает именно из взаимодействия власти и религии — так сложилось исторически. Будь то буддизм в Тибете, Китае или Таиланде. Так и у нас в России произошло, и не только с буддизмом, но и с мусульманством, и с православием.
«Шедруб Линг», таким образом, для традиционного буддизма означает некий парадокс. Ведь община существует практически автономно. Надеюсь, это ненадолго. Благодаря ситуации с «Евразом» руководство области уже обратило на нас внимание. Полагаю, посильная поддержка будет оказываться по мере возможности и по мере осознания потребности в таких организациях, деятельность которых нацелена на воспитание здравого менталитета. Ну и всё это, конечно, зависит от активности самих членов общины.
В общероссийском пространстве «Шедруб Линг» — символ интеграции, взаимного проникновения культур Запада и Востока. Если восток достаточно активно воспринял все преимущества западной культуры, о чём может свидетельствовать бурный экономический и технологический рост Азии, то западному менталитету крайне не хватает банальной эрудированности о восточной культуре для подобных скачков в развитии.
А ведь фундамент материального развития любой цивилизации лежит в информационных, культурных, духовных и иных предпосылках нематериального характера. И закладывается этот фундамент в течение десятилетий. В процессе глобализации, соответственно, уровень развития определённой страны или отдельного региона во многом зависит не столько от развитости его собственной культуры, сколько от того, насколько полно в нём представлены основные культуры мира.
Другими словами, чем больше языков, культур мы освоили, тем больше перспективных связей мы способны установить. Поэтому-то и важно развивать и поддерживать те традиции, которые у нас представлены слабо. В частности — буддизм.
— Почему монастырь принуждают съехать с горы Качканар? Фактически уничтожают, не правда ли? Ведь там есть священные ступы, которые невозможно перенести не разрушив? Не является ли это фактически гонением и дискриминацией?
— Возник определённый конфликт интересов. Мне по этому поводу вспоминается история, как два человека устроили раздор из-за одного апельсина, а позже выяснилось, что одному из них нужна была мякоть, а другому цедра, и их интересы могли быть удовлетворены одновременно. Так же и в нашей ситуации: вроде очевидно, что железная руда буддистов не интересует, и находится община на самом краю скальной гряды. В соответствии с проектом разработок она попадает в санитарную зону, а не в зону самих разработок. Однако интересами нескольких десятков буддистов ради большого проекта попытались пренебречь.
С другой стороны, нам нужно сохранить место, на котором стоят культовые сооружения (ступы, статуи), место с редким сочетанием благоприятных для развития сознания условий — достаточно один раз подняться туда, чтобы ощутить, что в этом месте сознание автоматически изменяет свою работу, оно становится яснее.
И этим объективно существующим сооружениям, этому де-факто функционирующему комплексу противостоит некий проект. Это просто проект, он всего лишь на бумаге. И подкорректировать его, уменьшив санитарную зону в направлении «Шедруб Линга», намного проще, чем хотя бы даже разрушить построенное, а уж тем более пытаться перенести культовый комплекс.
И тут интересно отметить важный момент. Как и проект, так и все «гонения» имеют место лишь в сфере формальностей, но не в сфере реальных, человеческих взаимоотношений. Я уверен, что все юристы, проектировщики и судьи — добрые и адекватные люди. Они понимают, что такое культовые сооружения, они ценят чужой труд и уважают чужие принципы. Однако, имея конкретную социальную роль, они предпочитают следовать определённому алгоритму действий. Так проще.
В таком «так проще» я предпочитаю не усматривать дискриминацию или гонение. Просто таким образом сработала социальная система, здесь нет чьей-то злой воли, да и вообще воли нет. Все акты, протоколы, предписания о сносе и подобное — это всё просто на бумаге, никто не приходит и не сносит ступы. Надеюсь, никто и не решится «взять грех на душу».
А вот у тех, кто на своих плечах поднимал материалы, воду и пропитание на гору Качканар, воля есть. Их труды не подредактировать ни шариковой ручкой, ни движением компьютерной мыши.
— Если бы на горе Качканар находился монастырь (например) РПЦ, то его бы ждала та же участь или Качканарский горно-обогатительный комбинат нашел бы для себя на Урале другую гору для разработок?
— Другую гору комбинату искать бесполезно. Гора предполагалась для разработки ещё в 60-х годах. Планы были сформированы ещё при коммунизме. Границы были определены тогда же. В скором времени от начала этих разработок будут зависеть судьбы десятков тысяч людей — жителей Качканара и Нижнего Тагила.
И «Шедруб Линг» этим разработкам не мешает. Работы начнутся с южной стороны. Пройдут десятки лет с начала производства, прежде чем взрывные работы подойдут к северному отрогу горы Качканар. На краю этого отрога находится буддийский культовый комплекс, и то он попадает лишь в санитарную зону. В упомянутом мною примере с апельсином «Шедруб Линг» — это тот, кому нужна цедра. Мы не претендуем на всё гору, не претендуем на руду. Мы не противопоставляем наши интересы интересам производственников.
Если на нашем месте оказались бы структуры РПЦ, то ситуация, конечно, развивалась бы по другому. Во-первых, им бы не стали препятствовать при оформлении земли, ведь они являются значительно более представительной и массовой организацией, нежели буддисты. Мы же боролись с чиновничьим аппаратом задолго до появления проекта разработок, и всё было безрезультатно. С православными бы сразу же посчитались и при создании проекта разработок.
Однако, если бы культовый комплекс действительно невозможно было бы обойти, то РПЦ, полагаю пришлось бы потесниться. В силу своей большей солидности они значительно сильнее нас повязаны разного рода условностями и формальностями. В ситуации с РПЦ действительно возможна ситуация, что формальная бумага окажется важнее какой-нибудь культовой ценности. Это, конечно, очень прискорбно, и, надеюсь, что таких ситуаций православным удаётся избегать.
— Гора Качканар — самая высокая гора на Урале? В ходе разработок она будет уничтожена?
— Гора Качканар — это одна из высочайших вершин Среднего Урала, не самая высокая. Буквально в каких-то ста километрах к северу расположен Конжаковский камень, он почти в два раза выше Качканара, но он уже относится к Северному Уралу. Да, в ходе разработок большая часть горы Качканар будет перемолота в песок.
— То есть, когда речь заходит о чьей-то сверхприбыли, те, кто должны блюсти права и свободы, закрывают глаза не только на права граждан, но и на охрану природы?
— Индустриализация и урбанизация — вещи беспощадные. Такое положение вещей было и при Советском Союзе, да и, наверное, ещё раньше. Не думаю, что с Качканарского горно-обогатительного комбината кто-либо получает сверхприбыль. Дело не только в низкой рентабельности завода, но и в достаточно сильной воле самих рабочих, которые не раз устраивали забастовки, когда руководство пыталось вести себя нагло.
Однако даже для поддержания жизнедеятельности города Качканар производственники вынуждены вредить окружающей среде. Всё это, наверное соответствует формальным нормам, прописанным в ГОСТах, но тем не менее вред налицо, вред очевиден. Экологи, к сожалению не представляют в нашей стране существенной силы.
— Почему так происходит? Кто виноват и что делать?
— Почему? Я отвечу абстрактно. Отсутствует равновесие. Человечество развивается на подобие маятника: то люди начинают описывать всё с точки зрения логики (как во времена Аристотеля), то общество кидается в другую крайность — религиозную, и наступают Средние века с инквизицией. А потом люди, устав от религиозной гегемонии, всецело вверяются науке и технологии, и материализм начинает доминировать. Возможно, таков уж удел нашего общества — оно инертно и не способно развиваться срединным путём. Однако рационализм и вера — это не враги, а две точки опоры. Устойчив тот, кто распределил между ними вес.
Поэтому на вопрос «что делать?» ответ просится сам собой: нужно выстраивать вторую точку опоры. Сейчас развитие технологий и материальных благ идёт семимильными шагами, а культура, духовность, нравственные ценности оказались в роли некоего придатка.
Нужно заниматься воспитанием общества, нужно учиться понимать и соблюдать интересы окружающих, сколь бы ничтожными они нам ни казались. Нам же зачастую не только люди безразличны, но и тем более — окружающая среда. Реки, озёра, растения, животные — казалось бы, какие у них могут быть интересы и права, у них же нет интеллекта? Однако, нанося вред окружающим, мы и сами ведём себя, будто обделённые умом — не способные осознать закон взаимообусловленности, закон причины и следствия.
Комментарии ()